Понятие язык судопроизводства в системе российского процессуального законодательства
коллегии по уголовным делам Верховного
Суда РФ от 1 февраля 1995 г. по делу Алескерова)
// БВС РФ. 1995. N 8. С. 11.
умение писать и читать
по-русски, отраженное в материалах дела в
виде собственноручных записей, объяснений
или показаний <*>.
--------------------------------
<*> Кассационная
инстанция не установила по делу нарушения
требований ст. 17 УПК РСФСР (Определение
Судебной коллегии по уголовным делам
Верховного Суда РФ от 2 сентября 1992 г. по
делу Айдаболова) // Бюллетень нормативных
актов Верховного Суда Российской
Федерации. 1993. N 7. С. 15; Надзорная инстанция
признала отсутствие на рушения судом
требований ст. 17 УПК РСФСР (Определение
Судебной коллегии по уголовным делам
Верховного Суда РФ от 13 января 1999 г. по делу
Чарганова) // ВВС РФ. 1999. N 9. С. 15.
Последний
критерий хотя и имеет субъективную природу,
тем не менее обладает объективным
характером: в соответствии с
Государственным образовательным
стандартом по русскому языку как
иностранному базовым уровнем общего
владения языком считается такое владение,
при котором человек способен не только
общаться на нем в быту, но и использовать
свои лингвистические познания в
профессиональной деятельности, т.е. должен
уметь писать и читать <*>. В противном
случае его познания в русском языке как
языке судопроизводства не могут с
формальной точки зрения считаться
достаточными, чтобы самостоятельно, без
помощи переводчика участвовать в
процессуальных правоотношениях.
--------------------------------
<*> Государственный
образовательный стандарт... С. 6.
Таким
образом, можно указать некоторые
формализованные критерии, по которым легко
установить, что участник процесса не
владеет языком судопроизводства, т.е.
русским языком. Гражданин не владеет
русским языком, если он:
не является
гражданином России;
не имеет общего или
профессионального образования,
полученного на русском языке;
не
является этническим носителем русского
языка, т.е. не идентифицирует себя с русским
народом;
не способен читать и писать
по-русски.
/"Современное право", 2005, N
5/
Говоря о критериях владения или,
наоборот, незнания субъектом
процессуальных правоотношений языка
судопроизводства, следует обратить
внимание на принципиально важное, на наш
взгляд, обстоятельство: судебная практика
считает участников процесса лицами,
владеющими языком судопроизводства, только
в том случае, если они в ходе
разбирательства по делу или не заявили о
своем желании участвовать в процессе на
родном языке <*>, или отказались от услуг
переводчика, предоставляемого им в этом
случае <**>, что получило свою
документальную фиксацию в его материалах. И
наоборот, заявление о желании участвовать в
судопроизводстве на каком-то ином языке,
отличном от того, на котором оно
осуществляется, является безусловным
основанием для обеспечения этого права
человека в рамках разбирательства по делу.
На наш взгляд, право на участие в
судопроизводстве на родном языке не может
быть ограничено ни при каких
обстоятельствах и даже в том случае, когда
человек владеет языком судопроизводства,
но по каким-либо субъективным причинам
отказывается его использовать при
разбирательстве по делу. Такое наше
понимание исходит из того, что права
человека согласно ст. 2 Конституции РФ
являются высшей ценностью, а "признание,
соблюдение и защита прав и свобод человека
и гражданина - обязанностью государства", а
поэтому они в процессуальном производстве
не могут быть ограничены. Более того,
согласно ст. 18 Конституции РФ "права и
свободы гражданина являются
непосредственно действующими", а поэтому
любое заявление о желании реализовать
субъективные права (в нашем случае -
участвовать в судопроизводстве на
добровольно избранном языке) является
законным и достаточным основанием для
обеспечения этого права со стороны
государства в лице органа, осуществляющего
правосудие.
--------------------------------
<*>
Определение Судебной коллегии по уголовным
делам Верховного Суда РФ от 2 сентября 1992 г.
по делу Айдаболова // БНА ВС РФ. 1993. N 7. С. 15;
Определение Судебной коллегии по уголовным
делам Верховного Суда РФ от 1 февраля 1995 г.
по делу Алескерова // Бюллетень Верховного
Суда РФ (далее - БВС РФ). 1995. N 8. С. 11.
<**>
Определение Судебной коллегии по уголовным
делам Верховного Суда РФ от 13 января 1999 г. по
делу Чарганова // БВС РФ. 1999. N 9. С. 15.
В связи
с этим следует указать на одно
существенное, на наш взгляд,
обстоятельство: понятие "родной язык",
использованное законодателем в норме ст. 10
Федерального конституционного закона от
31.12.1996 N 1-ФКЗ "О судебной системе Российской
Федерации" (далее - Закон о судебной
системе), по происхождению и содержанию не
является юридической дефиницией, поскольку
оно не получило нормативной детерминации
своего значения ни в Конституции РФ, ни в
известных нам актах российского
законодательства и международного права.
Поэтому следует говорить скорее о
политологическом или этнологическом
происхождении этого понятия и
социометрическом, но никак не юридическом
его содержании.
К сожалению, в
современной системе общественных знаний
отсутствует четкое определение содержания
понятий "родной язык" и "национальный язык".
В этнологии, например, сложилось пять точек
зрения на этот вопрос, отличающихся
теоретическим подходом к смысловому
наполнению этих дефиниций. Сегодня "родной
язык" (именно этот термин присутствует в
отечественном законодательстве)
традиционно рассматривается как:
- язык
матери, или язык колыбели (nature language) - язык,
усваиваемый человеком с раннего детства в
процессе этнокультурной социализации и
ориентации;
- язык семьи, или
разговорный язык (family language) - наиболее часто
употребляемый язык бытового общения в
семье и обществе;
- язык народа (nation language)
- язык этноса, с принадлежностью к которому
ассоциирует себя личность;
- язык среды
воспитания (social language) - язык социальной
общности, в которой происходила
социализация человека и формирование
этнокультурных и этнопсихологических
характеристик его личности;
-
государственный язык территории
постоянного проживания (state regional language) -
язык, официально употребляемый в
административных правоотношениях по месту
постоянного жительства индивида <*>.
--------------------------------
<*> См.: Краткий
терминологический словарь / Сост. Б.Р.
Логашова. М.: Московский дом
национальностей, 2001. С. 29 - 30; Тавадов Г.Т.
Этнология: Словарь-справочник. М.:
Социально-политический журнал, 1998. С. 636 -
653.
Такое многообразие подходов к
смысловому наполнению термина "родной язык"
не позволяет однозначно дать ответ на
вопрос, какой именно язык следует считать
родным для участника судопроизводства, с
тем чтобы обеспечить перевод
процессуальных действий или документов.
Очевидно, что все эти интерпретации
содержания термина "родной язык" как
юридической дефиниции не могут быть
приемлемыми, поскольку имеют
социально-политический, а не правовой
характер и объективно не отражают степени
лингвистической компетентности индивида в
этом языке. Например, родной язык как язык
матери может не совпадать с родным языком
как языком народа, что особенно ярко
проявляется среди метисов, произошедших от
смешанных браков и воспитывавшихся в
языковой среде одного из родителей.
Зачастую представители какого-либо народа,
социализация которых происходила в
иноэтничной среде, свободно не владеют
языком своих родителей, хотя и
отождествляют с ними свою национальную
принадлежность, а в качестве родного языка
используют разговорный или бытовой язык
среды своего воспитания.
С позиции
законодательства о судебной системе России
институт языка судопроизводства должен
гарантировать и защищать право участника
процесса, не владеющего этим языком, на
получение информации на понятном ему языке
и общения на нем, реализуя свои права или
исполняя обязанности. Поэтому разумным
представляется подход законодателей,
заложивших в текст Закона о судебной
системе (ч. 3 ст. 10) правило о том, что языком
участника процесса или языком перевода
является родной язык или любой иной
свободно избранный язык. Таким образом, в
основу определения и процессуального
закрепления языка перевода или языка
участия в процессе лица, не владеющего
языком судопроизводства, положен подход,
связанный не с национальной
принадлежностью, а с лингвистической
компетентностью человека, чье право на
национально-языковую самобытность
реализуется в ходе процессуального
производства.
Единственным способом
обеспечения этого права в рамках
разбирательства по конкретному делу
отечественное законодательство называет
возможность участвовать в процессе на том
языке, который субъект судопроизводства
избрал самостоятельно. На этом языке
(условно назовем его языком
внутрипроцессуальной коммуникации) он
имеет право выступать и давать объяснения,
т.е. опосредованно выполнять весь комплекс
процессуальных действий, обусловленных его
субъективным статусом в процедурах
судопроизводства, исходя из отраслевой
специфики правоотношений. Важнейшее
отличие языка внутрипроцессуальной
коммуникации от языка судопроизводства
заключается в том, что последний имеет
универсальный характер, не зависящий от
специфики обстоятельств конкретного дела,
тогда как первый обусловлен субъективными
личностными характеристиками участника
процесса, не владеющего языком, на котором
он осуществляется, а поэтому является
существенным обстоятельством самого дела и
должен быть определен в процессе
разбирательства сторонами и документально
закреплен в его материалах в виде
общеобязательного процессуального
решения. В связи с этим следует сделать
принципиально важное, на наш взгляд,
замечание: язык внутрипроцессуальной
коммуникации используется в процедурах
производства по делу лишь потому, что это
является следствием исполнения
предписаний института языка
судопроизводства, а поэтому для дела язык
внутрипроцессуальной коммуникации
существен и имеет значение лишь постольку,
поскольку он обеспечивает
функционирование правовых механизмов
института языка судопроизводства.
Сосуществование и параллельное
использование в рамках производства по
конкретному делу сразу двух языков (языка
судопроизводства и языка
внутрипроцессуальной коммуникации)
требует установления между ними
лексической совместимости, когда любое
процессуально значимое общение - устное или
письменное, вербальное или литеральное, -
имеющее значение для содержания дела и
достижения задач, стоящих перед
правосудием, различалось бы по форме, но
обладало одинаковым или, как говорят
филологи, аутентичным содержанием, когда
особое внимание уделяется передаче
смыслового контекста речи или документа.
Единственным известным и реально возможным
в наше время способом достижения
совместимости между двумя языками является
использование профессиональных услуг
переводчика - лица, в равной степени хорошо
владеющего как языком судопроизводства,
так и языком внутрипроцессуальной
коммуникации. В связи с этим переводчик в
процессе разбирательства по делу, в котором
кроме основного используется еще один или
несколько языков, является такой же
ключевой фигурой как, скажем, судья или
следователь, поскольку от его деятельности
напрямую зависит законность, объективность
и беспристрастность всех процедур и
результатов правосудия.
Помимо
организации межличностного взаимодействия
между сторонами и участниками
разбирательства по делу с участием
переводчика, а также обеспечения единства
содержания материалов дела, переданных на
разных языках, принципиально важно
установление равной юридической
значимости и доказательственной силы
сведений, существенных для
судопроизводства и изложенных
(высказанных) как на русском, так и на ином
языке, избранном субъектом процесса. Эти
сведения должны быть не просто переведены
на язык судопроизводства, но и надлежащим
образом оформлены, т.е. документально
закреплены в материалах дела, исходя из
предписаний закона в соответствии с
отраслевой спецификой соответствующего
вида процессуальных правоотношений. Только
в этом случае можно будет говорить о том,
что переводчик, участвуя в отправлении
правосудия, в полной мере и до конца
реализовал все права и исполнил
обязанности, обусловленные законом.
Итак, подводя итог рассмотрению содержания
правового института языка
судопроизводства, следует сформулировать
основополагающие, по нашему мнению,
характерные черты его содержания.
1.
Институт языка судопроизводства в системе
отечественного законодательства имеет
конституционную природу и совпадает с
государственным языком Российской
Федерации - русским языком или с
государственными языками республик в
составе нашей страны (последние, как
правило, наиболее успешно могут
использоваться при осуществлении
правосудия в рамках судебной системы
соответствующего субъекта Федерации). В
этой связи следует говорить о
государственном языке судопроизводства, а
не о так называемом национальном языке.
2. Законодательное определение и
закрепление языка судопроизводства
означает, что именно на государственном
языке России должно осуществляться
судопроизводство в самом широком понимании
этого термина (включая не только
отправление правосудия судом, но и
дознание, предварительное расследование и
административную юрисдикцию), а также
делопроизводство в судах и
правоохранительных органах, т.е.
документирование его результатов в
судебных решениях (приговорах) и
процессуальных документах, имеющих
доказательственное значение или
общеобязательную силу. При этом особое
внимание следует обращать на то
обстоятельство, что в процессе
производства по конкретному делу не должны
одновременно использоваться сразу
несколько языков судопроизводства и
отправление правосудия может
осуществляться только на одном из них.
3.
Законодательство о судебной системе
Российской Федерации императивно
устанавливает, что рассмотрение дел в судах
должно осуществляться на государственном
языке России, т.е. на русском языке, а
возможность использования государственных
языков республик в качестве языков
судопроизводства является диспозитивной
нормой, находящейся в зависимости от
содержания норм конституционного
законодательства этих регионов. Тем самым
подчеркивается, что организация и
осуществление судопроизводства,
являющегося, по сути, единственно возможной
материальной формой осуществления
судебной власти, представляет собой
прерогативу и обязанность именно
государства, а не каждого отдельно взятого
субъекта в его составе.
4. Язык
судопроизводства должен использоваться не
только для организации функционирования
судебной системы страны в целом, но и для
производства по каждому отдельно взятому
делу, в рамках которого необходимо
получение и закрепление сведений, имеющих
доказательственную силу и процессуальное
значение. Суд, правоохранительные органы,
осуществляющие дознание и предварительное
расследование, а также органы
исполнительной власти, наделенные
административной
