Вопрос о пределах вмешательства государства в частную собственность в судебной практике
В ЧАСТНУЮ СОБСТВЕННОСТЬ В СУДЕБНОЙ
ПРАКТИКЕ
К. СКЛОВСКИЙ
К. Скловский,
адвокат, партнер адвокатского бюро
"Барщевский и партнеры", доктор юридических
наук.
В 2001 году заметно обозначился
интерес отечественных юристов к нормам о
защите прав собственника по ст. 1 Протокола N
1 к Европейской конвенции по правам
человека <*>.
--------------------------------
<*> См.: Зимненко Б.Л. Защита права частной
собственности юридических лиц согласно
Европейской конвенции по правам человека
1950 года // Вестник ВАС РФ. 2001. N 9. С. 120; Глашев
А. Право собственности глазами
Европейского суда // ЭЖ-Юрист. 2001. N
48.
Одновременно с появлением публикаций
на эту тему ссылки на ст. 1 Протокола N 1 стали
достаточно часто встречаться в исковых
заявлениях, жалобах, других процессуальных
документах. Видимо, можно говорить о
востребованности этой нормы именно в
текущей российской правоприменительной
практике.
Присоединение России к
Конвенции и Протоколу N 1 означает
инкорпорацию известных норм в российское
законодательство. Следовательно, эти нормы
действуют не только тогда, когда спор
достигает юридических инстанций Совета
Европы, но и при рассмотрении конкретных
дел судами РФ. Поэтому и отношение к
применению норм о пределах вторжения в
частную собственность не должно
ограничиваться одной лишь заботой о
соблюдении внешнего декорума, который чужд
"настоящей жизни", как принято у наших
юристов, когда речь идет о взаимодействии с
международными институтами, но именно о
внедрении этих начал в настоящую жизнь. А
это, конечно, потребует определенных
корректив и в практике, и в юридической
психологии.
Попробуем обозначить
некоторые практические аспекты ст. 1
Протокола N 1 (ст. П1-1, как принято писать в
документах ЕС).
Для начала имеет смысл
воспроизвести эту норму:
"Каждое
физическое или юридическое лицо имеет
право на уважение своей собственности.
Никто не может быть лишен своего имущества
иначе как в интересах общества и на
условиях, предусмотренных законом и общими
принципами международного права.
Предыдущие положения не умаляют права
государства обеспечивать выполнение таких
законов, какие ему представляются
необходимыми для осуществления контроля за
использованием собственности в
соответствии с общими интересами или для
обеспечения уплаты налогов или других
сборов или штрафов".
Очевидно, что речь
идет не о споре двух частных собственников
<*>; прежде всего имеется в виду ситуация
изъятия имущества государством
(конфискация, реквизиция, а также иные
механизмы, влекущие переход имущества от
частного лица государству), то есть
описывается проблема пределов
вмешательства публичной власти в отношения
частной собственности. Впрочем, спор может
представлять собой не только конфликт
частного лица и публичного органа, но и
конфликт одного частного лица с некоторым
множеством частных лиц. Европейскому суду
известны споры собственника с арендаторами
<**>. Такого же типа коллизия возможна и с
участием жителей дома, района города и т.п. В
этих случаях мы будем иметь столкновение
частного и общего (general) интереса.
--------------------------------
<*> Попутно можно
заметить, что концепция множественности
"форм собственности", по-прежнему
отстаиваемая многими юристами и
экономистами, обычно комбинируемая с
идеями "многоукладной экономики", по
существу обозначающими сохранение ведущей
роли государства как хозяйствующего
субъекта, как можно видеть, не вписывается в
систему мирового права. Например, все
"нечастные" формы собственности, столь
близкие сторонникам огосударствления
хозяйства, оказываются вне защиты ст. 1
Протокола. Следовательно, бесконечно
множимые предложения учреждения разного
рода коллективной собственности должны
оцениваться и с той точки зрения, что такие
формы получают пониженную по сравнению с
частной степень защиты.
<**> Дело James and
Others. В этом деле подробно анализируется
соотношение публичного и общего интереса
(public interest & general one) и делается вывод, что
между ними нет существенной разницы.
Выводится и другое правило: принудительное
изъятие собственности одним частным лицом
у другого (с частичной компенсацией) может
быть допустимым в рамках П1-1, если при этом
выполняются цели социальной политики.
Впрочем, универсальность этих суждений не
может не быть ограничена, что
подчеркивается судом. В частности,
допускается широкое политически
обоснованное вмешательство в жилищную
сферу. Указанное дело относится именно к
этой области.
Присоединение к Конвенции о
правах человека означает, кроме чисто
юридических следствий, и признание
принадлежности к европейской правовой
культуре, в основе которой - признание
автономной личности высшей ценностью.
Вокруг этой идеи, собственно, и строится вся
Конвенция. Но атомизм как раз и
предполагает, что любое общее благо
принципиально сводимо к благам
индивидуальным, что не может быть общего
блага, не выражающего благополучия, счастья
стоящих за ним индивидов: "В конечном счете
дело является благом лишь в той мере, в
какой приносит удовлетворение индивидам"
<*>.
--------------------------------
<*> Тейлор
Ч. Неразложимо социальные блага //
Неприкосновенный запас. 2001. N 4(18). С. 8.
Статья Ч. Тейлора, опубликованная в 1995 году,
посвящена критике традиционного понятия
общего блага как совокупности благ
индивидуальных. Автор выявляет
"неразложимо (irreducibly) общие блага" - язык,
культура. Эти блага отличаются от общих,
разложимых на индивидуальные, таких, как,
например, безопасность (с. 13 - 18). Эти идеи,
безусловно, интересны. Важно, однако, чтобы
они не были интерпретированы в духе
отрицания индивидуальных прав и свобод -
именно для того они здесь и упоминаются.
Если для Ч. Тейлора не может быть сомнения в
иллюзорности всяких коллективистских, в
том числе бюрократических, воплощений,
существующих и подавляющих индивида, и он
выносит свой анализ за рамки "великой
традиции" (выражение Ч. Тейлора)
естественного права в поисках методологии,
применимой для решения возникающих проблем
в сфере политики (национализма и др.), то для
нас пока еще актуальна другая задача -
практического подтверждения приоритета
личности.
Если уж говорить о научных
авторитетах, то либеральная философия
Хайека, во всяком случае, оказывает куда
большее влияние на европейскую политику и
право, чем взгляды Ч. Тейлора, которые
интересны именно тем, что они принимают за
общепринятое.
Кроме того, поскольку
европейская Конвенция построена на
традиционной доктрине прав человека как
автономной, независимой личности, любая,
даже вполне либеральная, философская
критика этой идеологии не может иметь для
юриста никакого прикладного значения, пока
она не примет формы закона.
Из этого
следует, что публичный интерес - это не
что-то глубоко священное и бесконечно
важное, безусловно подавляющее все иные
формы социальности, как считалось в рамках
известной идеологии и как многие у нас
полагают до сих пор. Публичный интерес
отличается от частного не качественно, а
количественно, выражая известный общий
интерес, совокупность частных интересов
того или иного коллектива или социума. Оба
этих интереса сопоставимы, имеют единую
меру и подвержены единым критериям. Идущая
от Гоббса и Локка и создавшая европейское
право доктрина исходит из следующего:
"Полагать, что общество состоит из чего-то
еще, помимо индивидуальных выборов и
действий, значит вызывать к жизни странную
мистическую сущность, призрачный дух
коллективизма, существование которого не
может быть признано серьезными,
здравомыслящими учеными" <*>. Если, как
пишет Ч. Тейлор, в европейском сознании эта
доктрина уже стала очевидностью, здравым
смыслом, то мы все еще находимся под угрозой
поисков призрачного духа коллективизма не
только в рамках ежедневно тиражируемых
теорий (вроде общинной собственности и т.п.
химер), но и в сфере судебных споров.
--------------------------------
<*> Тейлор Ч.
Неразложимо социальные блага //
Неприкосновенный запас. 2001. N 4(18). С.
8.
Несмотря на то что в начале 1990-х годов
был отменен режим официальных юридических
преимуществ всего публичного перед
частным, в том числе государственной
собственности перед частной, среди
отечественных юристов решительно
преобладает идеология превосходства
государственного над частным. И
разделяется она отнюдь не только старшим
поколением юристов.
Недавно я
познакомился с кандидатской диссертацией,
посвященной критике Федерального закона о
несостоятельности (банкротстве), в центр
которой была помещена такая характерная
идея: для устранения нарушений процедуры
банкротства следует привлечь в этот
процесс органы государства (естественно,
помимо суда и агентства по
несостоятельности). Совсем еще юный автор
уже уверен, что органы государства имеют
какие-то замечательные свойства не
указанной им, впрочем, природы, позволяющие
им устранять нарушения одним фактом своего
присутствия.
Об этом приходится писать,
потому что освоение той нормы, о которой
идет речь, кроме чисто технических
трудностей вызовет сильнейшее
психологическое сопротивление.
Дело в
том, что ст. П1-1 применяется не сама по себе,
а в контексте того толкования, которое дано
ей судом.
С учетом практики выработаны
критерии допустимости вмешательства в
частную собственность. Эти критерии
состоят в том, что одновременно должны
выполняться требования законности,
осуществления вмешательства в
общественных интересах, соблюдения
справедливого баланса частного и общего
интересов. Если нет хотя бы одного условия,
вмешательство считается недопустимым
<*>.
--------------------------------
<*>
Зимненко Б. Указ. соч., с. 125 и сл. В казусах ЕС
постоянно воспроизводится этот тезис.
Подчеркивается, впрочем, что ЕС не ревизует
вообще закон, а проверяет применение закона
в данном случае; если такое применение
оказывается противоречащим П1-1, решение
принимается в пользу частного лица, хотя бы
ответчик убедительно доказал, что
оспариваемый судебный акт представляет
собой безупречно точное применение
закона.
Нельзя сказать, что нашей
правоприменительной практике близок такой
подход. Сама идея, что одной только
законности недостаточно для применения
соответствующей нормы, даже если это норма
о конфискации, едва ли может быть принята
без сомнений большинством ныне
практикующих юристов.
Более того, мы
скорее обнаружим противоположный подход:
при наличии явно выраженного публичного
интереса в жертву обычно приносится и
законность, и баланс частного и публичного
<*>.
--------------------------------
<*>
Примеров существует множество. Приведу
один из последних. Предприятия, ведущие
подводные работы, в 1990 году получили статус
арендных и заключили договоры об аренде с
выкупом. В 1992 году эти предприятия не были
включены в программу приватизации.
Несмотря на это, они приватизировались на
основании ранее заключенных договоров. К
концу 1990-х годов по настоянию
государственных органов приватизация была
признана незаконной исключительно по
мотивам существенного публичного интереса.
Все ссылки ответчиков на то, что они
соблюдали действовавшее законодательство,
а также на то, что за прошедшее десятилетие
они понесли большие издержки на
поддержание флота в пригодном состоянии,
были отвергнуты. Таким образом, и
законность, и баланс интересов уступили
одному только доводу о необходимости
восстановления госконтроля над флотом
спецназначения.
Конечно, этатистская
идеология наложила свою мертвящую печать
не только на судебную практику. К сожалению,
и законодатель со всей полнотой выразил
свою преданность идее превосходства
государства над частным началом, например,
в печально знаменитых нормах Бюджетного
кодекса РФ <*>. Но, поставив себя над
гражданским оборотом, государство, прежде
всего, добилось того, что любые сделки с
публичным элементом оказались в зоне
сплошных и чрезвычайных рисков (на практике
это выражается в том, что коммерсанты
стремятся иметь дело не с государством
вообще как заведомо ненадежным, неравным
партнером, а с конкретным чиновником,
предсказуемость которого гарантируется
подкупом. Таков итог благих намерений,
которыми была выстлана дорога к Бюджетному
кодексу).
--------------------------------
<*>
Подробнее см.: Суханов Е.А. Об
ответственности государства по
гражданско-правовым обязательствам //
Вестник ВАС РФ. 2001. N 3. С. 116.
Впрочем,
гражданское законодательство, несмотря на
сильное противодействие, в основном смогло
избежать такого рода нелепостей.
Кроме
того, позитивный закон содержит механизмы,
позволяющие в известных случаях
парализовать силу субъективного права и
решить спор исходя из общих начал, что
характерно и для применения ст. П1-1.
В
Гражданском кодексе РФ, например, есть
норма, позволяющая судам отказать в защите
права, несмотря на законность заявляемого
требования. Разрешается это в том случае,
когда налицо злоупотребление правом. Но,
во-первых, эта норма применяется с большой
осторожностью <*> и далеко не получила
массового сочувствия. Во-вторых, достаточно
широко представлены теоретические попытки
доказать, что злоупотребление правом
выходит за рамки самого права, а стало быть,
здесь уже нет и права, а значит, нет и
действий суда вопреки праву. В-третьих,
законодателю предлагается самому точно
указать, в каких случаях происходит
злоупотребление правом <**>. Третье
высказывание наиболее ярко демонстрирует,
насколько трудно многим юристам отрешиться
от той точки зрения, что суд в принципе не
может вынести решение, направленное против
права, выходящего за буквальное содержание
нормы.
--------------------------------
<*>
Подробнее см.: Скловский К. О применении
норм о злоупотреблении правом в судебной
практике // Вестник ВАС РФ. 2001. N 2. С. 45.
<**> См.: Куликова Л. Закон или судейское
усмотрение? // ЭЖ-Юрист. 2001. N 16. С. 8.
Другим
основанием, позволяющим суду решить спор
вопреки законно обоснованной позиции
истца, служат нормы о доброй совести,
например, незаконного владельца (ст. 302, 234 ГК
РФ). Мне приходилось много раз описывать
коллизии, возникающие на этой почве <*>. В
их основе тот же источник: суды не решаются
дать защиту незаконному владению вопреки
праву собственности, даже когда об этом
прямо говорит закон. Для смягчения тех
мучений, которые испытывают суды, выдвинут
тезис, что незаконный добросовестный
владелец является собственником. Несмотря
на то что для такого взгляда нет никакой
почвы в действующем ГК РФ, его широчайшее
распространение лишь подтверждает, что
легче объявить иллюзорный институт
существующим, чем убедить суды, что
возможна защита вопреки праву.
--------------------------------
<*> См., например:
Хозяйство и право. 1999. N 8. С. 71; Эж-Юрист. 2001. N 51
и др.
Теперь понятно, что применению ст.
П1-1, исходящему из недостаточности одной
только законности для вторжения в частную
собственность,
