Механизм перехода права и последствия цессии
К. СКЛОВСКИЙ
К. Скловский, доктор
юридических наук.
Гражданский оборот
можно представить как оборот прав вещных и
обязательственных. Но если квалификация
оборота вещей не вызывает больших
теоретических затруднений, не считая еще
путающую некоторых авторов концепцию
триады, то с теорией, а значит, и практикой
оборота обязательственных прав дело
обстоит иначе.
Именно затруднения с
цессией, ее последствиями, в том числе
недействительностью, приводят юристов к
самым неожиданным решениям. Нехватка как
теоретических исследований, так и твердой
практики применения норм о цессии
заставляет обращаться к достаточно
устоявшейся теории вещного права в поисках
основ механизма правопреемства. Здесь
существуют два возможных подхода. Согласно
одному из них право собственности не
переходит, а возникает у приобретателя (и
соответственно прекращается,
исчерпывается у отчуждателя). В свое время
эта позиция отстаивалась В.П. Грибановым
<*>.
--------------------------------
<*>
Грибанов В.П. Правовые последствия перехода
имущества по договору купли - продажи в
советском гражданском праве. См.: Грибанов
В.П. Осуществление и защита гражданских
прав. М., 2000. С. 383 - 398.
Другой взгляд,
естественно, состоит в том, что право
переходит к правопреемнику на манер
перемещения физического тела в
пространстве. Такого подхода, который может
показаться более естественным,
придерживался, например, Д.М. Тенкин,
впрочем, без применения прямых
материальных аналогов.
Интересно, что,
хотя аргументы, приводившиеся В.П.
Грибановым на основе ГК РСФСР 1922 года,
сегодня неприменимы, именно его взгляды
представляются более убедительными. Думаю,
что решающий аргумент против идеи
правопреемства состоит в том, что такой
идеальный феномен, как право, не может
передаваться, что правопреемство не более
чем метафора, не имеющая точного
юридического смысла. Нужно, впрочем,
отметить, что исторически обязательство
или, точнее, его архетипы могли быть
достаточно материальными и выступать в
грубой форме оков, цепей, веревок. Тогда
передача права, видимо, не могла не
выглядеть вполне материально и наглядно.
Можно напомнить хорошо известный филологам
факт: чаще всего то, что сегодня выступает
как метафора (в данном случае -
правопреемство), когда-то имело буквальное
значение.
Поэтому сопоставление этих
двух концепций не может не предстать как
отражение изживания материального,
вещественного бытия права, превращения его
в явление строго идеальное.
Этот
поворот произошел уже в рамках римского
права; собственно, правом оно и стало
постольку, поскольку преодолело
вещественные представления о юридической
связи.
В архаичном праве мы видим, что
древнейшая сделка, которой была манципация
<*>, создавала связь двух лиц - продавца и
покупателя (usus auctoritas), связь, продолжавшуюся
в течение достаточно долгого периода и
положившую начало такому важнейшему
институту как приобретательная давность
<**>. В классическом праве происходит
решающий переворот: на смену манципации
приходит традиция. Теперь право
приобретателя возникает моментально: в
момент передачи вещи. В тот же момент
прекращается право отчуждателя.
Параллельно традиции долгое время
(формально - до Юстиниана) сохраняет место и
манципация. Соответственно лицо,
получившее вещное право по традиции, в
рамках манципации, права не получает, а
имеет лишь защиту от квиритского
собственника посредством доброй совести
(bona fides). Таким образом, мы можем наблюдать,
что одновременно сосуществуют две системы
перехода права. Эта двойственность,
насколько можно судить, так или иначе
проявляется и до сих пор: архаичное
сознание будет стимулировать
представления о постепенном переходе
права, сохраняющейся связи
правопредшественника и правопреемника.
Более цивилизованные взгляды, напротив,
сводятся к моментальному возникновению (и
прекращению) права.
--------------------------------
<*> А.М. Эрделевский почему-то считает,
что такой сделкой была мена (Эрделевский А.
Древнейшая из сделок // Закон. 2001. N 6. С. 36). Г.
Гроций, на которого ссылается А.
Эрделевский, располагал все же меньшими
сведениями о древнем праве, чем современная
романистика. А история права говорит об
обратном: договор мены был вовлечен в право
сравнительно поздно и занял место на
периферии купли - продажи. Этот важный факт,
противоречащий тому умозрению, из которого
исходил и Г. Гроций, и другие мыслители,
насколько известно, до сих пор не получил
сколько-нибудь внятной интерпретации.
Между тем применение в договоре такого
всеобщего эквивалента как деньги или их
ранние аналоги (сырые металлы и др.)
предполагало интенсивное применение
абстракций и перенесенных социальных
отношений (зависимости, равенства и др.), в
рамках которых только и могло зародиться
право. Таким образом, именно купля - продажа
- важнейшее, и вероятно, древнейшее
собственно юридическое отношение.
<**> Суть его, как видим, не в приобретении
брошенного имущества, как иногда принято
считать, а в регулировании отношений
собственника и приобретателя вещи;
соответственно приобретательная давность
занимает принципиальное место в механизме
оборота.
Конечно, этот генезис осознается
не всегда. Более того, никуда не исчезли и
стихийные, доправовые представления о
вещественности права, которые, учитывая
неразвитость нашего гражданского оборота,
не могут не оказывать заметного влияния на
те или иные теоретические конструкции.
Например, разделяющий подход В.П. Грибанова
В. Белов <*> выдвигает такие аргументы:
"передача права предполагает наличие хотя
бы и бесконечно малого по
продолжительности момента времени, когда
одно лицо (правопредшественник или так
называемый ауктор) право уже передало, а
другое (правопреемник) еще не приняло..."
<**>.
--------------------------------
<*>
Впрочем, трудно судить, ставил ли перед
собой автор задачу критики существующих
представлений о собственности или хотя бы о
ее динамике, если, например, он, несмотря на
давно продемонстрированную А.А. Рубановым
ее случайность и несостоятельность, без
оговорок принимает пресловутую триаду
правомочий собственника и считает, что
"аналогично (через правомочия) должно
определяться субъективное право" и в других
случаях (Белов В. Сингулярное
правопреемство в обязательстве. М., 2000. С. 20).
Между тем все конструкции движения вещных
прав, исходящие из идеи независимости,
расщепления "правомочий" собственника, чаще
всего оказываются практически и
теоретически несостоятельными.
<**>
Белов В. Указ. соч. С. 19.
Кажется, что автор
исходит из вполне материального, а не
идеального понимания перехода права,
особенно когда говорит о моменте, когда
право уже передано, но еще не принято.
Разумеется, такая ситуация возможна лишь с
вещами, а идеальные юридические
конструкции без труда справляются с этими
трудностями, не зная промедления ни в
пространстве, ни во времени. Вспомним хотя
бы то, что права из сделок, совершенных
представителем, сразу возникают в лице
представляемого, независимо от расстояния,
на которое удален от места сделки
представляемый, и даже независимо от того,
способен ли он осознать, в чем состоит
приобретенное им право.
Понятно, что
вещественное представление о
правопреемстве имеет некоторые основания в
процедуре передачи вещи (традиции). Сам по
себе переход к системе традиции создает
опасность конструирования оборота вещей
независимо, хотя бы и параллельно, от
оборота прав собственности, то есть
опасность двойного имущественного оборота.
Для устранения такой опасности владение
считается не самим правом, а только
видимостью (иногда презумпцией) права. Хотя
такой подход и не устраняет возможных
коллизий между собственностью и владением,
он по крайней мере основан на едином
обороте прав, а не вещей.
Кстати, цель
виндикации и состоит в возврате вещи
обладателю права на нее. Сходная гипотеза
несовпадения права на вещь и владения лежит
и в основе реституции по нашему
Гражданскому кодексу РФ, хотя и не
проявляется столь отчетливо, как в
виндикации (по этой причине нельзя говорить
о заменимости этих инструментов, в том
числе о конкуренции требований из
реституции или виндикации).
Если иметь в
виду неисчезающую коллизию между правом
собственности и владением, то есть
фактическим перемещением вещей в обороте,
наличие которой в нашем праве видно из
компромиссных институтов, закрепленных,
например, в ст. 302, 234 ГК РФ, можно
предположить, что способы разрешения этой
коллизии будут меняться в зависимости от
того, чему будет отдано предпочтение -
логике оборота или логике стабильного
вещного права. С позиций приоритета оборота
правильного поведения приобретателя,
который вообще своей волей создает
собственность у продавца, как показано
Гегелем в "Философии права", в конечном
счете достаточно для возникновения у
покупателя права на полученное. Из такого
подхода естественно вытекает концепция
возникновения права у получателя. Воля
предшественника здесь важна лишь как
гарантия от нарушения основных
имущественных устоев, например от кражи.
Если приоритет отдается, как это
характерно для обществ с преобладающей
аграрной, более архаичной, идеологией,
стабильному вещному праву,
придерживающемуся принципа: право
сохраняется, пока его обладатель прямо не
изъявит воли на отчуждение, то вполне
объяснимо появление воззрений, отдающих
предпочтение идее передачи права, причем в
возможно более наглядных формах, неизбежно
"овеществляющих" право.
Итак, при том,
что оба подхода имеют свои основания в
истории права <*>, кажутся более
предпочтительными все же взгляды В.П.
Грибанова. Во всяком случае, и в сфере
вещных прав представление о правопреемстве
как о переходе права, имея своим источником
процедуру традиции, должно уступить место
более точной идее возникновения (наделения)
права(ом). К высказанным В.П. Грибановым
аргументам можно было бы добавить и такой,
имея в виду возникновение права в
обороте.
--------------------------------
<*>
Совершенно не случайно при анализе нашей
проблемы эвикция, первоначально возникшая
именно на почве архаичной приобретательной
давности usus auctoritas и состоявшая в
обязанности продавца манципированной вещи
оказать содействие покупателю против
притязаний третьих лиц, вплоть до уплаты
двойной цены вещи в случае отсуждения
оказывается одним из аргументов,
препятствующих крайнему решению. Иначе и
быть не может, ибо приобретательная
давность выражает компромисс между вещным
правом и оборотом. Именно на этот институт
ссылался, например, Д.М. Генкин, настаивая на
том, что и "при производном способе
приобретения права собственности имеет
место правопреемство" См.: Генкин Д.М. Право
собственности в СССР. М., 1961. С. 127 -
128.
Сделка вообще - способ наделения
правом. Элементарный и в то же время
универсальный механизм возникновения
субъективного частного права состоит в том,
что каждый может обязаться и тем самым
наделить правом другое лицо, но никто не
может своими действиями, поскольку речь
идет о договоре, создать другому лицу
обязанность. Из этого, в частности, следует,
что ухудшить юридическое положение лица
без его воли невозможно.
Возникает
вопрос: не является ли правопреемство, и в
частности цессия, каким-то другим, помимо
наделения, механизмом возникновения
субъективного права? Полагаю, что здесь
происходит не замена одного механизма
другим, а отыскивается (и эти поиски заняли,
как известно, не одно столетие <*>)
приемлемый вариант проявления того же
универсального начала.
--------------------------------
<*> Известно, что
путь к конструкции цессии шел через новацию
(См.: Дождев Д.В. Римское частное право. М., 1996.
С. 482 - 485; Санфилиппо Ч. Курс римского
частного права: Учебник / Под ред. Д.В.
Дождева. М., 2000. С. 217 - 218.) Но новация
предполагает прекращение старого и
появление нового права с непременным
участием воли должника. Таким образом,
можно видеть обнаженным главный нерв
передачи права: недопустимость ухудшения
положения должника.
Необходимость
оборота обязательств, натолкнувшись на
принцип недопустимости ухудшения
положения должника, приводит к
специальному механизму цессии,
подчиненному все же более общим принципам.
Этот механизм создает у нового кредитора
(мы говорим: один передает другому) право в
неизменном виде, то есть со всеми пороками,
накапливающимися со временем на всяком
праве (прежде всего, истечением исковой
давности, но также и утратой доказательств
и т.д.). Право нельзя обновить, "освежить" без
согласия должника, как и вообще нельзя
никого обязать или любым образом ухудшить
его положение без его согласия. Если же
передача происходит через соглашение с
должником, нет нужды в цессии.
Видимо,
можно сказать, что цессия - лишь проявление,
один из частных вариантов возникновения
права через наделение. Тогда не остается
ничего иного, как принять ту позицию, что
право у правопреемника возникает вновь, а
не принимается от предшественника.
Поскольку этот вывод претендует на
универсальность, необходимо обсудить все
же ситуацию эвикции. Ведь эвикция может
быть квалифицирована и как ухудшение
положения покупателя, вынужденного отдать
вещь по требованию третьего лица,
заявленному по основаниям, возникшим до
приобретения, а также и самого этого
третьего лица, которое тоже находится в
худшей позиции, чем до отчуждения. Например,
имущество, находящееся в аренде, продано до
истечения срока аренды: и арендатору
труднее вернуть владение вещью от
покупателя, чем от прежнего владельца
(первого арендодателя), и положение
покупателя, естественно, ухудшается,
несмотря на его право взыскать убытки с
продавца - ведь это право зависит от
кредитоспособности продавца. Но и третье
лицо (арендатор в нашем примере), и
покупатель не выступают как обязанные лица;
ухудшается их право, а не обязанность. А
право в рамках механизма правового
регулирования может быть в принципе
ухудшено и помимо воли управомоченного.
Этому, как известно, даются разные
объяснения: ухудшение или даже полная
утрата права как следствие риска, всегда
сопутствующего праву; утрата права
увязывается с недосмотром самого
управомоченного лица; право уступает
интересам оборота. Все эти факторы не
исключают друг друга и могут действовать
одновременно, дополнительно.
При таком
подходе эвикция не столько подтверждает
существование правопреемства, сколько
выявляет другое обстоятельство, о котором
уже говорилось: в обороте вещное право и
нужды самого оборота неизбежно
сталкиваются, порождают коллизии между
способом существования вещного права,
которое следует за вещью, и сутью любого
права, которое не имеет физической,
материальной субстанции и осуществляется
посредством известных волевых актов людей.
Эти коллизии разрешаются с помощью тех или
иных компромиссных механизмов, но без
обращения к правопреемству, которое не дает
удовлетворительных решений ни с
теоретических позиций, ни даже просто
технических.
Именно то, что оборот
вещных прав, прежде всего собственности,
