Соотношение права и факта во владельческой защите
насилию независимо от права на вещь - ее
широта, т.е. распространение и на незаконных
владельцев, должна действительно
пониматься (но скорее в философском
масштабе) как признание приоритета
неприкосновенности личности перед
неприкосновенностью имущества.
--------------------------------
<*> Скловский К.И.
Собственность в гражданском праве. М., 1999. С.
84, 85.
Непосредственный же законодательный
мотив защиты владения лежит в защите
собственности. Юридическое значение
института владения, таким образом,
заключается в его вспомогательной роли по
отношению к вещным правам: это институт
скорее процессуального, нежели
материального, характера, дополняющий и
облегчающий их защиту.
Технически сама
конструкция владельческой защиты
построена, по сути, на предположении права
собственности на стороне владельца, исходя
из того, что в подавляющем большинстве
случаев владение все же совпадает с правом
собственности, и применять в таких случаях
довольно сложные способы доказывания права
собственности нецелесообразно. Иными
словами, действует правило: там, где нет
собственности, нет и владения. "Если бы не
существовало специальной владельческой
защиты, - писал Г.Ф. Шершеневич, подчеркивая
ее особенную актуальность в отношении
собственности на недвижимость, - то стоило
кому-либо завладеть вещью, принадлежащей
другому, как последний был бы поставлен в
трудное положение опровергать
правильность владения нарушителя (который
запахал несколько десятин чужой земли)".
Рассмотрим теперь, как проблема владения
выглядит в свете более поздних
исследований, а также норм ныне
действующего законодательства. В условиях
отсутствия частной собственности
советская доктрина была настроена
относительно владельческой защиты
отрицательно, да и сама идея была глубоко
чужда принципам гражданского и
гражданско-процессуального
законодательства. Действительно,
нецелесообразность введения особого
механизма в обществе, где государство
проявляло жесткий контроль за всеми
проявлениями социальной активности, в том
числе и за ходом гражданского оборота,
очевидна. В периоды своего стабильного
состояния советская экономика хотя и
обладала рядом серьезных недостатков,
отличалась тем не менее определенностью
положения участников оборота и их
имущества, что в известной мере облегчало
доказывание правового титула на спорную
вещь. Этим можно объяснить и тот факт, что
теория владения мало затрагивалась в
монографической литературе советского
периода. Лишь с возрождением в гражданском
праве России категории частной
собственности эта проблема вновь
приобретает актуальность, получая
освещение в работах современных цивилистов
- А.А. Рубанова, Д.В. Дождева, В.А. Савельева,
К.И. Скловского, А.В. Коновалова, В.В. Галова и
др. Примечательно, что новый Гражданский
кодекс практически не привнес в
отечественное гражданское право каких-либо
новых правил осуществления защиты права
собственности и фактического владения.
Нормы главы 20 ГК РФ ("Защита права
собственности и других вещных прав")
воспроизвели основные положения,
закрепленные в ст. 54 Основ гражданского
законодательства Союза ССР и республик 1991
г. и ранее содержавшиеся в ГК РСФСР 1964 г. Как
и в советское время, защите (посредством
виндикационного и негаторного исков)
подлежит лишь титульное, законное владение
- владение собственника и титульного,
законного владения.
Понятие законного
права владения в нашей юридической
литературе раскрывается обычно при
характеристике содержания субъективного
права собственности. Такое владение
рассматривается прежде всего как важное
правомочие собственника, не являющееся,
однако, самостоятельным вещным правом.
"Право владения - это владение, охраняемое
законом, т.е. элемент правоотношения
собственности" <*>.
--------------------------------
<*> Малинкович М.В.
Право владения несобственника: Дис... канд.
юрид. наук. М., 1969. С. 6, 7.
Тем не менее даже в
таком, казалось бы, очевидном значении, как
правомочие собственности, владение
вызывает ряд вопросов в российском
законодательстве.
В отличие от
германского Гражданского уложения
Гражданский кодекс РФ не содержит
легального определения владения как
"фактического господства над вещью", с чем
связаны некоторые трудности и
теоретического, и практического порядка.
Как известно, в ряде случаев правомочиями
владения и пользования могут обладать и
несобственники, например арендатор,
хранитель, лизингополучатель,
залогодержатель и прочие лица, получившие
возможность владеть и пользоваться
имуществом на основании договора с
собственником. Каков характер этих
правомочий и как соотносятся они с
правомочиями собственника, являются ли эти
правомочия самостоятельными правами? Так,
неоспорим тот факт, что после передачи вещи
арендатор приобретает фактическую власть
над ней (тогда как собственник ее теряет). В
период действия данного договора
собственник не может самостоятельно
использовать свое имущество либо
передавать его другим лицам. Как и все
третьи лица, он не вправе каким-либо образом
препятствовать арендатору владеть и
пользоваться переданным имуществом. Таким
образом, правомочие владения (пользования)
может отделяться от состава права
собственности и передаваться
собственником (в силу того или иного
основания) другому лицу. По выражению Д.И.
Мейера, право на чужую вещь в этом плане
есть всегда "выдел из права собственности"
(в отличие от ограничений, составляющих его
предел) <*>.
--------------------------------
<*> Мейер Д.И. Русское гражданское право.
Ч. 1. М., 2000. С. 20 - 23.
Если следовать такому
подходу, надо признать, что владельцем
(пользователем) вещи в случае такой
передачи, трансляции правомочий может быть
только одно лицо - ее фактический владелец.
В принципе основание для такого вывода
может дать заложенная в самом законе
формулировка. Статья 209 ГК РФ гласит:
"Собственник вправе по своему усмотрению
совершать в отношении принадлежащего ему
имущества любые действия, не
противоречащие закону... в том числе
отчуждать свое имущество в собственность
другим лицам, передавать им, оставаясь
собственником, права владения, пользования
и распоряжения".
И, несмотря на
возражения некоторых авторов о
"невозможности в рамках российской
правовой системы вычленения правомочий из
состава права собственности" <*>,
основания для подобной трактовки
указанного "наделения" собственником
своими правами другого лица, на наш взгляд,
все же имеются. Другое дело, насколько
справедлив данный подход законодателя.
Ведь довольно трудно согласиться с тем, что
собственник полностью лишается владения,
передавая вещь другому лицу по договору.
Здесь скорее имеет место, как пишет Б.Б.
Черепахин, "переход" правомочий от одного
лица к другому без потери их и
соответствующего права в целом
правопредшественником <**>.
--------------------------------
<*> Ломидзе О.Г. О
правовой природе ограничения права
собственности иным субъективным
гражданским правом // Вестник ВАС РФ. 2003. N 12.
С. 114.
<**> Черепахин Б.Б.
Правопреемство по советскому гражданскому
праву. М., 1962. С. 17.
Следовательно, в
отношении одной и той же вещи оказываются
сосуществующими два правомочия владения -
владение собственника и фактического
владельца. Но каким образом может
согласоваться такое признание двух лиц
владельцами одной вещи с исходной посылкой
владения как фактического господства над
имуществом?
Первый путь такого
согласования заключается в необходимости
учитывать, что в правомочии владения помимо
фактического момента, как уже говорилось,
существует и волевой момент. Если
обратиться к этимологии слова "владеть", то,
по мнению Д.И. Мейера, оно происходит от
старославянского "володеть", т.е. "волю
деяти" - проявлять, обнаруживать свою
волю.
Современное отечественное
гражданское право не знает такого
разделения владения по волевому признаку,
например, владения для другого лица, точнее,
держания в интересах собственника.
Например, при "незаконном владении" - т.е. без
воли собственника - владение найденной
вещью, вещами, от которых собственник
отказался, кладом, бесхозяйными вещами и
безнадзорным скотом (п. 2 ст. 225 ГК РФ). В
перечисленных случаях, как уже было
сказано, нынешний Гражданский кодекс не
предоставляет лицу, чьи интересы в большей
степени затронуты утратой вещи,
фактическому владельцу, упрощенного
порядка восстановления нарушенного
состояния на основании установления судом
лишь факта владения и его произвольного
нарушения, хотя необходимость в такой
защите, безусловно, имеется.
Другой путь
сосуществования двух правомочий владения -
собственника и иного владельца -
заключается в том, что следует, наоборот,
отбросить указанный волевой момент и
назвать владельцами тех, кто владеет вещью
"не для себя". Примером тому может служить
конструкция двойного (посредственного и
непосредственного) владения, закрепленная
в германском гражданском праве (§ 868, 869, 871
Гражданского уложения), где владельцами
законодательно признаны иные лица, кроме
собственников, владеющие имуществом на
основании договора, т.е. без намерения
относиться к вещи как к своей (см. также § 920
Гражданского уложения Швейцарии). Владение
собственника осуществляется или
"опосредуется" через владение договорного
владельца. Подобно тому как собственник,
передавая вещь во владение другого лица, не
лишается собственности, так и не происходит
лишения его права или возможности владения,
несмотря на то что вещь уже не находится в
его хозяйственном господстве. Специфика
опосредованного владения, как справедливо
отмечает Л.Ю. Василевская, в том и
заключается, что право владения как
правомочие собственника остается
действительным, несмотря на то что в
результате исполнения договора появляется
фигура фактического, непосредственного
владения <*>.
--------------------------------
<*> Василевская Л.Ю. О специфике правовой
конструкции вещного договора по
германскому праву // Вестник ВАС РФ. 2003. N 6. С.
94.
Такой подход германского
законодателя отражается, в свою очередь, в
том, что по договорам найма, аренды, лизинга
вещь передается во временное пользование
(пар. 535, пар. 581 ГГУ), тогда как по российскому
законодательству согласно договорам найма,
аренды, лизинга вещь передается во владение
и пользование (ст. 606, 671, 665 ГК
РФ).
Практический смысл этой конструкции
состоит в том, что как непосредственный, так
и опосредованный владелец, т.е. собственник,
обладают целым арсеналом средств защиты
своих правомочий.
Такое "правовое"
качество владения, как возможность
специальной защиты, присущее европейским
правовым системам (как в свое время и
дореволюционному русскому гражданскому
праву), позволяет говорить о владении как о
самостоятельном институте. По этому поводу
Г.Ф. Шершеневич писал: "Владение охраняется
против всех сограждан, потому что
нарушителем его может быть каждый; владение
возникает независимо от воли пассивных
субъектов; владение имеет своим объектом
вещь, а потому оно имеет полное основание
занять место среди вещных прав" <*>.
--------------------------------
<*> Вообще
владельческая (или посессорная) защита
возможна постольку, поскольку истец не
обязан доказывать свой титул, он должен
представить доказательства отсутствия
пороков против другой стороны. Если же в
основе искового требования лежит титул
хранителя, арендатора, собственника, то в
этом случае имеет место петиторная (или
титульная) защита.
Так, Гражданский
кодекс Франции относит владение к
разновидности вещных прав, регулируя его в
основном в рамках регламентирования права
собственности. Особыми владельческими
исками защищается только владение
недвижимостью. В германском Гражданском
уложении владение рассматривается как
самостоятельный вещно-правовой институт,
непосредственно не связанный с правом
собственности и дающий владельческую
защиту как движимому, так и недвижимому
имуществу. Законодательства других
европейских стран исходят из указанных
моделей владения. В Польше, например, где
владение относится к вещным правам
ограниченного характера, различаются два
его вида - самостоятельное и зависимое;
причем ст. 343 Гражданского кодекса не
допускает нарушения владения даже тогда,
когда владелец недобросовестен.
Исходя
же из анализа норм Гражданского кодекса РФ
можно заключить, что российский
законодатель, сосредоточиваясь в основном
только на защите законного владения, по
сути, отвергает взгляд на владение как на
самостоятельный правовой институт.
Владение, взятое само по себе и не связанное
с какими-либо специальными условиями (как,
например, квалифицированное - давностное
владение), не пользуется правовой
поддержкой и тем самым представляет в
российской правовой системе скорее факт,
чем право.
Кроме того, отсутствие в
нашей правовой системе указанного
института приводит, на наш взгляд, к
некоторой "деформации" традиционных вещных
средств защиты, что выражается, в частности,
в распространении на несобственников сферы
действия виндикационного и негаторного
исков.
Можно привести следующий пример.
По договору аренды арендатор пользуется
помещением. Допустим, арендодатель
выселяет арендатора до истечения срока
действия договора и при отсутствии со
стороны арендатора каких-либо нарушений.
Строго следуя предписаниям ст. 301 ГК РФ,
арендатор в случае изъятия арендованного
имущества предъявляет к собственнику иск
по ст. 301 ГК РФ. Весьма абсурдным также
выглядит утверждение о том, что если
собственник изымает вещь ранее окончания
срока действия договора ссуды у
ссудополучателя, то ему может быть
предъявлен иск о восстановлении владения
со стороны ссудополучателя. Достаточно
сложно представить хранителя или
перевозчика, требующего владения над
имуществом собственника и предъявляющего
иск о возврате вещи. Это выглядит тем более
странно, что в условиях недопустимости
конкуренции исковых требований
собственник к тому же ставится в неравное
правовое положение с указанными
владельцами. Ведь при наличии договорных
отношений между истцом и ответчиком
собственник не вправе предъявить
виндикационное требование, тогда как
договорный (титульный) владелец согласно
ст. 305 ГК РФ обладает такой возможностью. В
данном случае "с подачи" законодателя имеет
место неоправданная конкуренция между
вещно-правовыми и обязательственными
способами защиты, поскольку стороны по
вещному иску являются сторонами в
обязательственном правоотношении по
спорному имуществу. Получается, что по
виндикационному иску, изначально
предназначенному для защиты собственника,
последний оказывается в качестве ответчика
как незаконный владелец. Между тем введение
владельческой защиты во многом
способствовало бы снятию самого вопроса о
конкуренции вещных и обязательственных
средств защиты права собственности.
Некоторые авторы все же находят в
действующем гражданском законодательстве
России некоторое подобие владения как
вещного права. Речь идет о ст. 222 ГК РФ,
посвященной самовольной застройке: лицо,
самовольно создавшее
