Воспрепятствование осуществлению исполнительного производства - проблема объекта посягательства
квалифицировалось по специальной норме о
преступлении против порядка управления -
имела бы место идеальная совокупность
преступлений. Однако статья 317 УК
предусматривает ответственность только за
посягательство на жизнь сотрудника
правоохранительного органа,
военнослужащего и их близких в связи с
осуществлением деятельности по охране
общественного порядка и обеспечению
общественной безопасности. Судебный
пристав не осуществляет деятельности по
охране общественного порядка и обеспечению
общественной безопасности, поэтому его
убийство не может быть квалифицировано по
ст. 317 УК.
Кроме того, значение усиления
наказания в его нижнем пределе нельзя
переоценивать. Потенциальные преступники
просто не знают об этом, как и большинство
юристов самой высокой квалификации.
Поэтому "сдерживающий фактор" такого
усиления наказания стремится к нулю. Что же
касается смертной казни, которую можно
будет вновь применять после введения судов
присяжных во всех субъектах РФ - ее все
равно нельзя будет назначать за покушение
на убийство судебного пристава. В
соответствии со ст. 20 Конституции РФ
смертная казнь может применяться "за особо
тяжкие преступления против жизни". Таким
преступлением является убийство. Поскольку
покушение на убийство, предусмотренное ст.
105 УК, не может наказываться смертной
казнью, то и покушение на убийство,
предусмотренное ст. 295 УК, не может влечь это
наказание. Усиление наказания в ст. 295 УК в
сравнении со ст. 105 связано не с тем, что это
преступление является особо тяжким
преступлением против жизни (жизнь является
лишь дополнительным объектом этого
преступления), а с тем, что оно посягает на
государственные интересы (отношения в
сфере правосудия). В силу ст. 20 Конституции
это усиление наказания не может относиться
к смертной казни, возможность применения
которой связана исключительно с тяжестью
посягательства на жизнь человека. Все
недостатки статьи 295 УК в полной мере
характерны и для ст. 296 УК.
Неправильное
понимание объекта осложняет и толкование
ст. 312 УК. Объект является элементом состава
преступления со всеми вытекающими из этого
следствиями. Ч. 1 статьи 312 УК,
предусматривая ответственность за
незаконные действия в отношении имущества,
подвергнутого описи или аресту, умалчивает
о том, что речь идет только об описи или
аресте, произведенных в связи с
осуществлением правосудия. Однако на
практике опись и арест применяются не
только в связи с осуществлением правосудия,
но и при исполнении несудебных
исполнительных документов. С одной стороны,
отсутствие ответственности за растрату или
сокрытие арестованного имущества делает
арест бессмысленным. С другой стороны,
арест имущества при исполнении несудебных
актов не имеет никакого отношения к объекту
преступлений, закрепленных в главе 31 УК.
Поэтому успешно применять ст. 312 УК можно,
только предварительно "забыв" об объекте
этого преступления, определенном в
названии соответствующей главы УК.
Все
означенные проблемы связаны с неправильным
пониманием воспрепятствования
исполнительному производству в качестве
посягательства на правосудие. Логика
криминализации деяний, связанных с
воспрепятствованием осуществлению
исполнительного производства, изначально
была ошибочной. Верной была исходная
посылка о необходимости уголовно-правовой
охраны отношений в сфере исполнительного
производства. Действительно, общественная
опасность посягательств в сфере
исполнительного производства,
препятствующих его осуществлению, велика, и
имеются все основания криминализации
деяний, направленных на активное
воспрепятствование осуществлению
исполнительного производства, там, где эта
проблема не может быть решена иными
средствами, не связанными с применением
уголовной репрессии. Однако менее удачными
оказались последующие решения:
исполнительное производство было без
должных к тому оснований тесно связано с
правосудием, причем судебных приставов
просто добавили к числу потерпевших в тех
статьях УК о преступлениях против
правосудия, где сочли это уместным. В
результате вместо реального
уголовно-правового обеспечения
исполнительного производства получилась
видимость такого обеспечения. В законе были
закреплены нормы, не учитывающие специфики
исполнительного производства и реальных
проблем, связанных с его осуществлением.
Нормы эти допускают расточение уголовной
репрессии там, где это не требуется, и
лишают уголовно-правовой охраны отношения,
настоятельно требующие такой охраны.
Практическим следствием этого является
создание условий, способствующих
разнообразным злоупотреблениям в сфере
исполнительного производства,
значительному снижению его
эффективности.
В действительности
правовой охраны заслуживают отношения в
сфере исполнительного производства как
таковые, независимо от того, связаны они с
правосудием или нет. Поэтому
воспрепятствование исполнительному
производству de lege ferenda должно, по общему
правилу, рассматриваться не в качестве
посягательств против правосудия, а в
качестве посягательств против порядка
управления. При этом, учитывая сложную
структуру объекта уголовно-правовой
охраны, можно признать и возможность
исключений из этого общего правила. Так,
насильственные посягательства на судебных
приставов-исполнителей целесообразно
рассматривать в качестве посягательств
против порядка управления или против
личности (с учетом ценности охраняемых
объектов и реальной необходимости
специальных норм о насильственных
посягательствах). Воспрепятствование
имущественным взысканиям можно
рассматривать в качестве преступления
против порядка управления или в качестве
имущественного преступления (преступления
против собственности). Второе решение
представляется более удачным в смысле
приоритета ценностей, закрепленных в
Конституции РФ. Вред, причиняемый этими
преступлениями взыскателям, а иногда и
должникам, связанный с нарушением их
имущественных прав и законных интересов,
определяет опасность этих преступлений в
большей мере, нежели вред, причиняемый
государству, связанный с противодействием
публичной власти <*>. Норму о злостном
неисполнении судебного акта, обязывающего
должника совершить какое-либо действие или
воздержаться от его совершения, можно
оставить в главе о преступлениях против
правосудия. В такой ситуации неисполнение
судебного акта представляет большую
опасность, нежели простое неисполнение
основанных на нем требований судебного
пристава-исполнителя.
--------------------------------
<*> Поэтому в
большинстве зарубежных уголовных кодексов
воспрепятствование имущественным
взысканиям рассматривается не в качестве
преступления против государственной
власти, а в качестве имущественного
преступления.
Такое понимание объекта
правовой охраны позволит учесть в
формулировках уголовно-правовых норм
реальную специфику исполнительного
производства, те проблемы, с которыми
сталкиваются взыскатели и судебные
приставы-исполнители в своей повседневной
работе. Причем исполнительное производство
существенно отличается от правосудия, а
опасные формы воспрепятствования
осуществлению правосудия отличаются от
опасных форм воспрепятствования
осуществлению исполнительного
производства. Поэтому и признаки составов
преступлений в этих принципиально
различных, хотя и отчасти связанных между
собой сферах общественных отношений,
должны различаться.
В реальной практике
исполнительного производства существует
ряд проблем, решить которые вряд ли можно,
не прибегая при этом к уголовно-правовым
мерам. При этом закон должен быть
ориентирован не столько на защиту личности
(жизни, здоровья, чести и достоинства)
судебных приставов-исполнителей (личность
и без того охраняется нормами,
закрепленными в разделе VII УК), сколько на
эффективное обеспечение целей и задач
исполнительного производства, пресечение
опасных способов воспрепятствования
осуществлению исполнительного
производства, защите прав и интересов его
участников, реализуемых в рамках
исполнительного производства.
Каковы
же реальные проблемы уголовно-правового
обеспечения исполнительного
производства?
Первая проблема - это
насильственное противодействие
исполнительному производству. Полагаю, что
нормы о преступлениях против личности и
против порядка управления содержат более
удачное и точное решение этой проблемы,
нежели ст. 295 и 296 УК, откуда целесообразно
исключить упоминание о судебных
приставах-исполнителях. Вместе с тем
заслуживает изучения вопрос о
необходимости криминализации
противоправных угроз в отношении
представителя власти или его близких в
связи с осуществлением представителем
власти своих должностных обязанностей.
Действующее право в подобных ситуациях
допускает применение лишь ст. 119 УК,
предусматривающей ответственность за
угрозу убийством или причинением тяжкого
вреда здоровью. Поэтому угроза применения
иного насилия в отношении представителя
власти и шантаж в отношении него остаются
безнаказанными. Например, закон не
запрещает воздействовать на представителя
власти, угрожая избиением или похищением
его ребенка, изнасилованием его дочери,
поджогом его дома, разглашением сведений,
составляющих его личную и семейную тайну,
что может повлечь серьезный вред.
Правомерными такие действия назвать
нельзя, но и противоправными действующий
закон их не признает, не предусматривая за
них никакой ответственности. Полагаю, что
любые незаконные угрозы в отношении
представителя власти должны влечь
уголовную ответственность. По существу,
представитель власти оставлен в сложной
ситуации применения в его отношении
психического насилия без какой-либо
поддержки со стороны государства. С одной
стороны, если воля должностного лица будет
сломлена угрозами и он совершит незаконное
действие в интересах угрожающего - он может
быть привлечен к уголовной ответственности
за злоупотребление должностными
полномочиями или за их превышение. С другой
стороны, он лишен правовой защиты от
насильственных действий, оставлен один на
один с преступником <*>. Учитывая, что
властные решения, принимаемые
представителем власти, могут иметь
серьезные последствия, в том числе для прав,
свобод и законных интересов граждан -
угрозы в отношении представителя власти (по
крайней мере, направленные на принуждение
его к совершению каких-либо действий или к
бездействию) имеют не меньшую степень
общественной опасности, чем, например,
вымогательство (против собственности) или
дача взятки <**>.
--------------------------------
<*> Точнее, не с преступником, а с
законопослушным шантажистом и вымогателем.
Преступником такое лицо можно будет
назвать лишь после того, как такие
противоправные действия, представляющие
объективно высокую степень общественной
опасности, будут запрещены уголовным
законом.
<**> Так, например, ст. 433-3 УК
Франции предусматривает лишение свободы на
срок до двух лет и (или) штраф до 30000 евро за
угрозу совершить любое преступление или
проступок в отношении лица,
осуществляющего публичные функции (лица,
наделенного избирательным мандатом, судьи,
присяжного заседателя, адвоката, любого
должностного лица публичной администрации
или юстиции и др.). Если речь идет об угрозе
убийством или уничтожением имущества
опасным для людей способом (например,
угроза поджогом) - лишение свободы может
быть назначено на срок до 5 лет, а штраф - в
размере до 75000 евро. Угрозы, насилие и иные
акты запугивания (независимо от их
содержания), если они направлены на то,
чтобы добиться от лица, занимающего
публичную должность, совершения
какого-либо действия или бездействия с
использованием служебного положения (в
широком смысле этого слова, включая
использование "должностного авторитета")
наказываются лишением свободы на срок до 10
лет и штрафом до 150000 евро.
Вторая проблема
- ненасильственное противодействие
исполнительному производству. Опасность
такого противодействия недооценивается,
хотя фактически многообразные уловки в
этой сфере и их последствия мало отличаются
от обычного мошенничества, опасность
которого никто не оспаривает. Эта проблема
требует своего решения. В частности, остро
стоит вопрос о криминализации:
1)
воспрепятствования исполнительному
производству путем сокрытия или
уничтожения документов или имущества,
совершения фиктивных сделок, а также
фальсификации обязательств;
2)
недобросовестных действий оценщиков,
хранителей и реализаторов имущества, а
также банковских служащих, причинивших
вред должнику или взыскателю либо
направленных на воспрепятствование
осуществлению исполнительного
производства.
В части
ненасильственного противодействия
исполнительному производству законодатель
демонстрирует чрезмерный либерализм,
игнорируя при этом потребность в защите
имущественных прав и законных интересов
взыскателей и должников. Так, широко
распространенные злоупотребления
оценщиков, хранителей и реализаторов,
причиняющие взыскателям и должникам
значительный имущественный ущерб, в
практике вообще не влекут уголовной
ответственности (теоретически можно
применять ст. 159, 160, 165 и 201 УК, однако нормы
эти не учитывают специфики исполнительного
производства, что препятствует их
эффективному применению). Не лучше обстоит
дело и со ст. 312 УК, где можно отметить явный
перекос в сторону защиты государственных
интересов в сравнении с интересами частных
лиц (юридических и физических). Сокрытие или
присвоение имущества, подлежащего
конфискации по приговору суда, а равно иное
уклонение от исполнения вступившего в
законную силу приговора суда о назначении
конфискации имущества влекут уголовную
ответственность в соответствии с ч. 2 ст. 312
УК независимо от того, было ли скрытое
имущество подвергнуто аресту либо
преступник успел скрыть его
заблаговременно, до того как оно было
арестовано и описано. Принципиально иной
подход в ч. 1 той же статьи,
предусматривающей ответственность за
растрату, отчуждение, сокрытие, незаконную
передачу и операции только в отношении того
имущества, которое уже подвергнуто описи
или аресту. В результате, например,
возможность обращения взыскания на
имущество должника, им сокрытое или
переоформленное на других лиц, остается в
большинстве случаев лишь возможностью
абстрактной - реализовать ее практически
очень сложно, а нередко и невозможно.
Таким образом, применительно к
воспрепятствованию исполнительному
производству можно констатировать, что
ошибочное понимание объекта этих
посягательств повлекло ошибки в
определении признаков составов
преступлений, а в конечном счете -
дисфункцию системы уголовно-правовой
охраны в этой сфере.
ССЫЛКИ НА ПРАВОВЫЕ
АКТЫ
"КОНСТИТУЦИЯ РОССИЙСКОЙ
ФЕДЕРАЦИИ"
(принята всенародным
голосованием 12.12.1993)
"УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ" от 13.06.1996 N 63-ФЗ
(принят ГД ФС РФ 24.05.1996)
"СЕМЕЙНЫЙ КОДЕКС
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ" от 29.12.1995 N 223-ФЗ
(принят ГД ФС РФ 08.12.1995)
Право и политика,
2004, N 11
