Некоторые проблемы реституции
К.И. СКЛОВСКИЙ
К.И. Скловский, доктор
юридических наук.
Вопросу, о котором
пойдет речь, посвящено достаточное
количество исследований, тем не менее он не
утрачивает своей остроты. Более того,
кажется, что за последние годы он стал еще
менее ясным. Едва ли можно говорить и о том,
что сложилась какая-то определенная
судебная практика. Впрочем, крайне широкий
разброс теоретических оценок, видимо,
делает невозможной и последовательную
правоприменительную практику.
Думаю,
целесообразно попытаться оценить
некоторые тенденции и взгляды на эту
проблему. Достаточным поводом для этого мне
представляется выступление Д. Тузова о
соотношении реституции и виндикации.
Автором изложены идеи, имевшие и все еще
сохраняющие достаточно широкое
распространение.
Но прежде чем
приступить к изложению, необходимо все же
отметить, что вопреки существующим сегодня
подходам аннулирование сделок само по себе
- явление крайне нежелательное. Еще Д.И.
Мейер отмечал, что нельзя признавать сделку
недействительной без крайней
необходимости. Поэтому практику
решительного аннулирования судами сделки,
как только обнаруживаются самые малые,
самые формальные основания к этому, нужно
признать безусловно вредной, влекущей
разрушительные последствия для нашего
весьма слабого экономического
организма.
Возвращаясь к теме,
во-первых, необходимо дать хотя бы общую
квалификацию требований из реституции.
Дело в том, что сама идея конкуренции
реституции и виндикации, в том числе
вариант с аннулированием реституции и
полной ее заменой виндикацией, возможна
лишь в том случае, если мы признаем их
однородность.
Известно, что все
гражданские права и средства их защиты
делятся на вещные и обязательственные
(личные). Первые защищают вещные права и
следуют за вещью, у кого бы она ни оказалась.
Эти права прекращаются с гибелью вещи.
Вторые адресованы исключительно
обязанному лицу (должнику), независимо от
того, имеется ли у него имущество, получение
которого породило соответствующее
обязательство, и даже независимо от того,
сохранилось ли вообще это имущество. Эти
права прекращаются с исчезновением
обязанного лица (смертью лица физического,
ликвидацией лица юридического), если нет
правопреемства.
Деление прав на вещные
и обязательственные имеет кардинальное
значение для гражданского права и задает
направление анализа любой юридической
проблемы.
Понятно, что виндикация -
вещно - правовое средство защиты <*>.
Вопрос, стало быть, сводится к квалификации
реституции. Но с первого же взгляда
становится понятным, что требование о
реституции никак не может
квалифицироваться как вещное. Это
требование адресовано только другой
стороне сделки, а не следует за предметом
сделки, на что прямо указано в статье 167 ГК
РФ и в других нормах параграфа 2 главы 9.
--------------------------------
<*> Вещно - правовой
характер виндикационного иска не исчезает,
конечно, оттого, что он направляется против
известного лица - владельца, как это
представляется Д. Тузову, который
настаивает на том, что виндикационное
притязание становится из абсолютного
относительным (см.: Тузов Д.О. Реституция и
виндикация: проблемы соотношения // Вестник
ВАС РФ. 2002. N 3. С. 123). Нисколько не поддерживая
это весьма спорное и не переставшее быть
таковым за то долгое время, пока идет
дискуссия, суждение, я хочу отметить, что
виндикационный иск в любом случае не
перестает быть вещным.
В то же время у
требований из реституции есть специфика,
которая затрудняет безусловное
причисление их к обязательственным.
Например, неясно, входят ли эти требования
(и обязанности) в состав имущества и,
соответственно, в наследственную и
конкурсную массу; могут ли они быть также
предметом сингулярного правопреемства;
подлежат ли они зачету и т.д.
Но главной
особенностью этого требования является то,
что по точному смыслу статьи 167, как и других
норм параграфа 2 главы 9 ГК РФ, сторона
недействительной сделки не только не
должна доказывать свое право на переданное
имущество, но и не должна иметь такого
права. Имущество, переданное по
недействительной сделке, возвращается
только потому, что сделка оказалась
недействительной, а не потому, что одна из
сторон сохранила на него право.
Почему
возник такой механизм?
Здесь, видимо,
учтено то обстоятельство, что нужды оборота
заставляют скорее вернуть имущество тому,
кто, возможно, не имеет на него права, чем
вовсе исключать неправильно отчужденную
вещь из оборота. Известно, что
ответственность за судьбу вещи несет
собственник. Если собственник утратил
возможность вернуть вещь, - неважно, по
своему недосмотру или по другим причинам, -
то это само по себе усиливает позицию
незаконного владельца вещи, который теперь,
хотя и в более узких рамках, несет бремя
заботы о вещи. Соответственно, ему дается и
определенная защита.
Общество в целом
не может и не должно заботиться об
интересах собственника больше его самого. А
вот о судьбе вещи общество заботится, ведь
упорядоченный оборот - условие его
существования.
Отсюда и следует, что в
известных случаях защиту будет получать
лицо, предположительно или несомненно
собственником не являющееся. Нужно
отметить, что это - не защита субъективного
права, а защита оборота. Многие
недоразумения возникают именно из-за того,
что заранее принимается без обсуждения, что
единственным объектом защиты являются
субъективные права; на самом деле есть и
иные объекты. Защита незаконного владения
подтверждает этот факт, как бы ни
противилось ему правосознание, воспитанное
на понятиях, отрицающих гражданский
оборот.
К числу лиц, защищаемых в силу
нужд оборота, относится и сторона
недействительной сделки. Она получает
право на реституцию и в том случае, когда не
имеет права на истребуемую вещь.
Именно
в этом пункте сосредоточились главные
трудности в применении реституции.
Дело
в том, что постигшие нашу экономику в начале
прошлого века разрушительные события
привели к почти полному сворачиванию
гражданского оборота. Другой стороной того
же процесса стало, как известно, упрощение,
примитивизация гражданско - правовых
средств и механизмов, а также и самих
подходов к защите лица. Гражданский оборот
и порождаемое им фактическое (незаконное)
владение более не рассматривались как
объект защиты. Естественно, что это
правосознание подчинило себе суды,
несмотря на то что закон еще сохранял
некоторые средства защиты незаконного
владения. Ведущие тенденции в разрушении
права, его деградации обозначались именно
массовой практикой.
Уже в 1926 году
гражданская коллегия Верховного Суда
отмечала "ничем не оправдываемое
стремление судов к наиболее полной защите
интересов частного собственника в ущерб
интересам добросовестного приобретателя"
<*>. Таким образом, тенденция судов
вопреки закону давать защиту только праву,
несмотря на то что закон прямо защищает и
неправо - незаконное владение в частности, -
это наша старая беда, которую нужно не
столько углублять и развивать, как к этому
призывает Д. Тузов, сколько все же
преодолевать. Даже если стоять на тех
позициях, что разрушение правовых
механизмов защиты оборота должно набирать
силу, что должны утвердиться наиболее
примитивные и отсталые юридические
представления, то и тогда поддержка
"совершенно правильной" <**> позиции
судов, отказывающих в защите незаконным
владельцам, хотя бы такая защита и была
предусмотрена законом, означает
необходимость изменения существующего
закона в сторону отрицания традиционных
рыночных механизмов. И хотя автор, видимо,
считает это изменение вполне желательным,
было бы неплохо, чтобы те "руководящие
разъяснения", которые должны быть даны для
поддержки этой позиции, последовали все же
после изменения закона, а не вопреки ему.
--------------------------------
<*> Гражданский
кодекс РСФСР с постатейно -
систематизированными материалами / Под ред.
С. Александровского. 3-е изд. М., 1928. С. 323.
<**> Тузов Д.О. Указ. соч. С. 120.
Понятно,
что высшие судебные инстанции должны
своими разъяснениями уточнять
обнаруженные практикой неясные вопросы, но
это отнюдь не означает, что результатом
таких разъяснений должно быть
аннулирование действующей нормы закона.
Для этого должны применяться все же иные
средства.
В конечном счете, по мнению Д.
Тузова, реституция неприемлема, поскольку
по ее точному смыслу она может дать защиту
фактическому, то есть незаконному,
владельцу <*>. Для подтверждения тезиса о
негодности реституции он ссылается не на
закон (который считает иначе), а на
известную судебную практику, что не может
не приводить к вопросу о роли прецедента.
--------------------------------
<*> Тузов Д.О. Указ.
соч. С. 120.
Вообще говоря, нельзя спорить с
тем, что тенденция к усилению роли
судебного прецедента имеет, безусловно,
положительное значение. Достаточно
сослаться на практику Европейского суда по
правам человека. Но если стать на эту
позицию, то нельзя не признать, что
прецедентным может считаться только такое
решение, в котором прямо сформулирована
норма. Причем, поскольку речь идет о
выработке нормы в состязательном процессе,
должны быть внятно артикулированы и
оценены аргументы обеих сторон. Для нашей
проблемы это должно выглядеть как
сознательное провозглашение того, что
незаконное владение в принципе не подлежит
защите. Но это означает, что ревизуются
нормы параграфа 2 главы 9 и статьи 234 ГК РФ. И
эта ревизия также должна быть предметом
судебных рассуждений, обосновывающих
прецедентную норму, выработанную судом.
Думаю, однако, что открыто это положение ни
один суд все же не сформулировал. Даже в тех
случаях, когда незаконному владению
отказывается в защите, чаще проявляются
предрассудки, чем вполне осознанная
тенденция. Но таким неявным путем
прецедентные нормы не устанавливаются.
Прецедентная норма по своей природе не
может создаваться посредством толкований и
расширений смысла решения. Она может быть
сформулирована только явно и по содержанию
скорее избыточна, чем недостаточна.
Более того, в Определении Конституционного
Суда Российской Федерации от 27.11.01 N 202-О
прямо провозглашено и, как это
предусмотрено прецедентным правом,
подробно обосновано, что фактическое
владение подлежит защите <*>. А по смыслу
прецедентного права все другие судебные
решения по тому же поводу утрачивают силу и
более не могут рассматриваться как
источники права <**>.
--------------------------------
<*> Подробнее см.:
Скловский К. Некоторые проблемы владения в
судебной практике // Вестник ВАС РФ. 2002. N 4. С.
95 - 107. Там же дан анализ некоторых судебных
споров о защите владения. При этом
имеющаяся практика свидетельствует о том,
что идет поиск решений и тенденций и до
окончательного выбора далеко.
<**>
Отклоняясь несколько в сторону, нельзя не
привести такой пример: поворот судебной
практики, например, в части цессии сделал
бессмысленными ссылки на прежние судебные
решения, которыми цессия так или иначе
ограничивалась и запрещалась.
Таким
образом, последовательные сторонники
судебного прецедента после ноября 2001 года
обязаны кардинально изменить свои взгляды -
если не на значение владения, то по крайней
мере на значение судебного решения.
Обсудим теперь теоретические доводы Д.
Тузова.
Во-первых, он полагает, что
реституция как защита фактического
положения является посессорным средством
<*>. Думаю, что это не совсем так. Не любая
защита незаконного владения является
посессорной (владельческой). Владельческая
защита применяется лишь против насилия
(самоуправства, как говорится в германском
Гражданском уложении). А когда вещь
передана без насилия, а по воле владельца,
по соглашению его с иным лицом, защита
осуществляется в рамках личных отношений с
этим лицом.
--------------------------------
<*>
Тузов Д.О. Указ. соч. С. 119.
Полагаю, что
отступление от общеизвестного понимания
владельческой защиты понадобилось Д.
Тузову только для того, чтобы потом
обосновать свой тезис о том, что реституция
- лишь часть виндикации <*> и
соответственно в ней вовсе нет нужды.
--------------------------------
<*> Тузов Д.О. Указ.
соч. С. 124.
На мой взгляд, и этот вывод
неверен. Но в то же время нельзя не заметить,
что место реституции в нашем праве во
многом определяется общей ситуацией с
владельческой защитой, точнее - с ее
неразвитостью.
Нормальная защита
владения состоит в том, что владелец
защищается против любого лица,
посягнувшего на его вещь силой или тайно, то
есть против его воли. При этом нарушитель
владения может быть и лицом, имеющим право
на вещь, то есть действующим самоуправно.
Такое самоуправство также недопустимо, и от
него также дается защита. Таким образом,
любой владелец вещи может быть уверен, что
он не утратит владения иначе, как по суду.
Это гарантирует устойчивость вещных
отношений в целом.
В нашем праве в
отличие от права других стран, от права
дореволюционной России допускается лишь
ограниченная владельческая защита лиц,
владеющих для давности ст. 234 ГК РФ).
Следовательно, широкий круг владельцев
оказывается вовсе без защиты, что не может
не влечь ослабления владения, полученного
по недействительной сделке. Такие
владельцы оказываются в крайне уязвимой
позиции: заплатив (как правило) за вещь, они
не получают не только права на нее, но и
уверенности в том, что не потеряют вещь в
результате насилия. Даже если они владеют
открыто и добросовестно, частное право не
защитит их от насильственного
посягательства, исходящего от собственника
(законного владельца), то есть от
самоуправства. Поэтому этим лицам и дана
возможность вернуться в прежнее положение:
отдав вещь, истребовать деньги.
Такая же
возможность дана и другой стороне сделки
уже в силу равенства всех участников
оборота, а также потому, что обществу нет
никакого смысла защищать незаконного
приобретателя от реституции: ведь тем самым
вещь безусловно исключается из оборота.
Конечно, в некоторых случаях и возврат вещи
отчуждателю не гарантирует ее немедленный
возврат в оборот. Но посредством устранения
обнаруженного последнего нарушения
условий оборота создаются условия для
устранения нарушения прежнего,
предшествующего. Стимулом для приведения в
действие этого механизма является интерес
в возврате уплаченного.
Конечно, этот
механизм небезупречен, но он очевидно более
логичен и разумен, чем та "правильная"
практика, которая поддерживается Д.
Тузовым. Ведь каков результат этой
практики? Стороне недействительной сделки
отказывается в реституции лишь потому, что
она не смогла доказать свое право на вещь,
подлежащую возврату. Единственное
рациональное объяснение здесь может
состоять только в том, что нельзя отдавать
вещь тому, у кого, по всей видимости, нет
права на нее. Но если исходить из этого, то
как можно оставлять вещь у того, у кого
несомненно нет права на нее? Ведь
недействительная сделка имеет главным
своим результатом именно то, что у
получателя никакого права на вещь не
возникает.
