Применение норм о доброй совести в гражданском праве россии
перед правом. Понятно, что значительное
влияние на этот выбор оказывает правовая
идеология. В свою очередь идеология
отражает, конечно, известные базовые
ценности.
Если мы говорим об отношении
собственника и владельца - сфере наиболее
характерного проявления доброй совести, -
то в римском праве субъективному праву,
праву собственности не могло быть
противопоставлено никакое возражение,
основанное на незнании собственника. Bona fides
приобретателя имела почву именно в
отношениях с собственником. Нецивильное
приобретение вещи, то есть приобретение не
посредством манципации или in jure cessio, а
посредством передачи (традиции),
совершенной собственником, и позволяло
получателю вещи защититься против иска
собственника, основанного на строгом
(цивильном) праве, ссылкой на свою добрую
совесть. Но эта добрая совесть состояла как
раз в знании собственника. Римское право не
ушло от этого принципа, имеющего почву в
натуральном, аграрном хозяйстве Древнего
Рима. Как известно, классическое право
расценивало любое получение вещи не по воле
собственника как кражу и не допускало и
приобретения ее по давности.
Посмотрим,
как проявляется этот институт в русском
праве. Речь идет о своде по "Русской Правде" -
отыскании своего имущества собственником,
узнавшим пропавшую у него вещь в руках у
иного лица. Если владелец заявляет, что вещь
куплена им на торгу, то отыскиваются
предыдущие продавцы, вплоть до похитителя,
который выплачивает также стоимость иных
вещей, похищенных вместе с искомой, и штраф
("продажу"). Для подтверждения
добросовестного приобретения привлекались
свидетели или мытник, следивший за
правильностью торговли (это позволяло
избежать обвинения в краже). Однако в любом
случае собственник, опознавший свою вещь,
вправе изъять ее у владельца. Владелец
краденого обязан отдать вещь без всякой
компенсации. Однако если он затем обнаружит
продавца, то вправе требовать от него
стоимость изъятого. Интересно, что свод в
городе не ограничен числом предыдущих
владельцев (по Двинской судной грамоте
предусматривалось до десяти изводов), а
свод по землям вне города велся до третьего
владельца, который выплачивает стоимость
похищенного и вправе вести дальнейший
розыск <*>.
--------------------------------
<*>
Российское законодательство X - XX веков: В 9
т. Т. 1: Законодательство Древней Руси / Отв.
ред. В.Л. Янин. М., 1984. С. 96 - 97.
Видно, что
добрая совесть, защищая владельца от
обвинения в краже, не может, однако,
противостоять праву собственности.
Вероятно, иначе не могло быть в условиях
небольшой общины, где все были известны
друг другу, а оборот имущества был крайне
незначительным.
Только на почве
сосредоточенного в городах торгового быта
с его обезличиванием стали возникать
первые отклонения от этого правила. В
средневековых европейских городах
появилось "множество компромиссных
решений, основанных на обязанности
собственника заплатить выкуп, если он хотел
вернуть себе украденное", тогда как "в
деревне собственник обязательно получал
назад украденное" <*>. Само "признание
предпочтительности прав добросовестного
покупателя движимого имущества по
отношению к правам истинного собственника",
как и "создание права владения движимым
имуществом, независимого от права
собственности" родилось именно в рамках
торгового права <**>.
--------------------------------
<*> Аннерс Э.
История европейского права: Пер. со швед. /
Отв. ред. В.Н. Шенаее. М.: Наука, 1994. С. 189 - 190.
<**> Берман Г. Дж. Западная традиция права:
эпоха формирования: Пер. с англ. 2-е изд. М.,
1998. С. 329.
Наконец, возникло знаменитое
правило, позже воспринятое ГГУ (§ 932) <*>:
"Hand muss Hand wahren", которое означало, что
"собственник, вверивший свою вещь другому
лицу в пользование, на хранение или для
другой цели, не имел права истребовать эту
вещь от третьего приобретателя. Ему
давалось право требования лишь против лица,
нарушившего его доверие". Для объяснения
этого правила первоначально считали, что
ссудополучатель приобретал и
собственность, которую должен был потом
вернуть (тогда становилась понятной
недопустимость виндикации) <**>.
--------------------------------
<*> Эта норма, не
имеющая почвы в римском праве, трактовалась
иногда в смысле противостояния народного
права римскому (пандектному).
<**> См.:
Черепахин Б.Б. Юридическая природа и
обоснование приобретения права
собственности от неуправомоченного
отчуждателя // Ученые записки Свердловского
юридического института. Т. 2. Свердловск, 1947.
С. 95.
Б.Б. Черепахин приводит гневную
критику этого правила с позиций
патриархальной морали,
противопоставленной торгашескому духу,
предпринятую известным профессором
уголовного права 19-го века
Биндингом.
Только на этой почве и стало
возможным противопоставление доброй
совести владельца праву собственности.
Эволюция данного института позволяет
заметить и связь его с торговым оборотом, и
сопротивление ему со стороны аграрной
идеологии. Думаю, эти факты могут объяснить
некоторые проблемы восприятия доброй
совести в нашем юридическом быту.
Именно широкое развертывание гражданского
оборота создало юридические инструменты,
защищающие владельца против собственника:
приобретательную давность, приобретение
собственности от неуправомоченного
продавца, ограничение виндикации. Все эти
средства связаны между собой, и в центре
каждого из них находится добрая совесть
приобретателя.
Вообще говоря, эффект
доброй совести технически может быть
интерпретирован в самом широком спектре: от
непосредственного и мгновенного
возникновения необратимого права на вещь у
добросовестного приобретателя (§ 932 ГГУ -
для движимостей, ст. 183 ГК РСФСР 1922 года) до
ничтожности доброй совести владельца
(например, для приобретения недвижимости по
ГГУ).
Важно подчеркнуть, что действие
добросовестности не является
автоматическим и тотальным. Здесь решающую
роль играет воля законодателя, поэтому
общим правилом будет, конечно, то, что
добросовестность лишь тогда имеет
непосредственный юридический эффект,
позволяющий добросовестному лицу
противостоять обладателю права, когда
такой выбор сделан законодателем.
Предметом выбора всегда выступает баланс
между динамичностью и обеспеченностью
оборота (который реализуется через добрую
совесть) и стабильностью прав, которым
добрая совесть противостоит. Например,
переход к системе регистрации прав на
недвижимость направлен на вытеснение,
исключение доброй совести. Но платой за это
становится существенное замедление,
затруднение оборота недвижимости. Это само
по себе не способствует развитию экономики.
Кроме этих опосредованных потерь, можно
прямо говорить и о цене доброй совести.
Издержки, которые сопряжены с
ненадежностью оборота, необходимостью
дополнительных проверок, ведения судебных
тяжб, в конечном счете переносятся на
стоимость обращающихся товаров, то есть за
ненадежность оборота платит все общество.
Соответственно более широкая сфера
действия доброй совести влечет снижение
стоимости обращающихся товаров.
Выбор
законодателем тех ситуаций, которые
позволяют противопоставить добрую совесть
субъективному праву, происходит по
принципу исключения. Конечно, правилом
является то, что возникшее субъективное
право действенно, эффективно.
Из этого
правила могут делаться отдельные
изъятия.
Во-первых, это известное
ограничение, состоящее в том, что если право
употребляется во зло, то оно не подлежит
защите.
Во-вторых, в некоторых случаях,
прямо указанных в законе, праву может быть
противопоставлена добрая совесть
противостоящего лица.
В вещных
отношениях - добрая совесть владельца, в
личных (обязательственных) - добрая совесть
контрагента. Основания выбора законодателя
обычно лежат в сфере самого права или имеют
своим источником ближайшие к праву
ценности, прежде всего, конечно, интересы
гражданского оборота. Но важно подчеркнуть,
что добрая совесть может быть
противопоставлена субъективному праву
только законом, но никак не судом и,
соответственно, это противопоставление не
может исходить из одной только доктрины.
Существует определенная связь между
понятием злоупотребления правом и доброй
совестью. Дело не только в том, что они
упоминаются в одной статье Гражданского
кодекса РФ. Очевидно, что злоупотребление
правом - поведение всегда недобросовестное,
но в широком смысле этого понятия <1>.
Конечно, недобросовестное поведение не
поощряется. Однако заметное уже и на почве
ст. 10 ГК РФ различие не позволяет провести
отождествление злоупотребления (п. 1) и
недобросовестности <2>, и тем более
неразумности <3> (п. 3), хотя такие взгляды
и высказываются <4>. Представляется, что в
п. 3 ст. 10 ГК РФ не имеется в виду
добросовестность в широком смысле,
совпадающая вообще с уважением к
правопорядку, лояльностью и пр. Эти
качества сами по себе хотя и всегда
предполагаются, но не могут служить
условием защиты конкретного субъективного
права, которое защищается уже потому, что
оно существует. Можно считать, что само
возникновение субъективного права
подтверждает, что управомоченный субъект
достаточно уважает правопорядок и не
отторгается им.
--------------------------------
<1> Именно в этом широком смысле, как
правовой принцип, оно и не поддается
определению.
<2> Очевидно, что само
отождествление данных понятий делает одно
из них излишним. Но такая техническая
небрежность не может допускаться в законе.
Уже только этот довод заставляет
сомневаться в тождестве злоупотребления и
недобросовестности в рамках нормы ст. 10 ГК
РФ.
<3> Злоупотребление правом -
действие вполне целесообразное и во всяком
случае разумное. Поэтому считать
злоупотребление правом неразумным
поведением не приходится.
То же
получается и при сопоставлении этого
понятия с доброй совестью: если лицо,
действуя вполне разумно, проявляет
повышенную осторожность, проводит
дополнительные разыскания и устанавливает
наконец порочность титула своего
контрагента, то добрая совесть при этом, как
известно, утрачивается. Недобросовестность
оказывается, стало быть, следствием
разумного поведения.
<4> Л. Куликова
пишет, например: "Кодекс приравнивает
неразумное и недобросовестное поведение к
злоупотреблению правом" См.: Куликова Л.
Закон или судейское усмотрение? // ЭЖ-Юрист.
2001. N 16. С. 8.
Видимо, таких же взглядов
придерживается и В. Белов, когда говорит,
что "субъективное право, осуществляемое или
защищаемое недобросовестно", может
потерять правомочие на судебную защиту, со
ссылкой на ст. 10 ГК РФ. Белов В.
Добросовестность, разумность,
справедливость как принципы гражданского
права // Законодательство. 1998. N 8. С.
49.
Видимо, речь идет о другом.
В
специфическом значении извинительной
неосведомленности о препятствиях к
получению права добросовестность,
предусмотренная п. 3 ст. 10 ГК РФ, может
употребляться, как представляется, к
случаям защиты прав должника. Такое узкое
значение нормы п. 3 ст. 10 Кодекса объясняется
тем, что эта норма говорит о защите
имеющегося права, а не о более ожидаемой для
bona fides защите позиции лица, права не
получившего, но добросовестно полагавшего,
что право у него есть. Но если в п. 3 ст. 10
говорится о защите именно права, то
утрачивает всякий смысл обсуждение
вопроса, находился или нет обладатель права
в заблуждении относительно того, что право
у него возникло, и осуществлял он это право,
обоснованно полагая у себя его наличие, или
нет. Значит, здесь невозможно говорить о
добросовестности кредитора: она не нужна
ему для осуществления и защиты его права.
Нет потребности в доброй совести и у
собственника или обладателя иного вещного
права.
Право, противостоящее
обязанности, не нуждается для своей
реализации в дополнительном усилении.
Юридический смысл доброй совести не в
укреплении субъективного права, а в
противостоянии ему. Именно поэтому, кстати,
понятия "добросовестный приобретатель
права" не существует <*>. Дело в том, что
"добросовестный обладатель права" - понятие,
лишенное смысла: если право возникло, то,
стало быть, оно приобретено законно, тогда
добросовестность иррелевантна (то есть не
влияет на правовую ситуацию) <**>; если
лицо вынуждено ссылаться на свою
добросовестность, значит, оно права не
получило.
--------------------------------
<*>
Подробнее см.: Скловский К. Механизм
перехода права и последствия цессии //
Хозяйство и право. 2002. N 2. С. 60.
<**>
Впрочем, можно, как уже говорилось, считать,
что добросовестность снята в субъективном
праве: ведь в широком смысле добрая совесть
совпадает с фундаментом объективного права
и, стало быть, служит одной из предпосылок
права субъективного. Но такой подход не
выходит за чисто теоретические рамки и
имеет ценность, пожалуй, лишь для любителей
широких схем и обобщений. В повседневном
юридическом быту, в процессе
правоприменения субъекту права нет нужды
опираться на свою добрую совесть, а тем
более ее доказывать или хотя бы
презюмировать, ведь противостоящему лицу,
если оно не намерено исполнять свою
обязанность, нужно оспаривать субъективное
право, а не добрую совесть
управомоченного.
Следовательно, в норме
п. 3 ст. 10 ГК РФ нам остаются лишь те ситуации,
когда добрая совесть противопоставлена
праву, - только в этом случае она
приобретает непосредственное юридическое
значение, в том числе становится условием
защиты права. Очевидно, что под эту гипотезу
попадает, например, защита должника или
иного обязанного лица против кредитора,
лица управомоченного. Известно, что
должники имеют определенные права,
обслуживающие их обязанности (право
требовать принятия исполнения и т.п.).
Например, должник произвел исполнение
прежнему кредитору, не зная, что совершена
цессия. Тогда право должника на исполнение
прежнему кредитору зависит от его
добросовестности, то есть от
извинительного незнания им того, что
совершена цессия. Добросовестность в этом
случае предполагается и должна
опровергаться заинтересованным лицом.
Представитель, не знающий о прекращении
доверенности (то есть добросовестный), не
несет ответственности перед
представляемым за совершение сделок от его
имени. Если представляемый намерен
освободиться от сделки, заключенной
представителем, он должен доказать
недобросовестность представителя.
Можно привести и такой пример из судебной
практики. Покупатель произвел по указанию
продавца платеж третьему лицу - кредитору
продавца по реквизитам, указанным
продавцом. Спустя год продавец, объявленный
банкротом, потребовал платежа по договору
купли-продажи, ссылаясь на то, что нет
письменного указания на производство
платежа третьему лицу. Истец, впрочем, не
оспаривал того, что совершение платежа
произошло в его пользу, но квалифицировал
этот платеж как получение займа. Суд в иске
отказал, сославшись, в частности, на то, что
разумность в действиях покупателя
предполагается, а предоставление займа
продавцу при условии, что
